2

Я вышел из палатки со смутным желанием выбраться наружу и вдохнуть прохладного после дождя воздуха. Пакетик с белым порошком «Си Ван Во» покоился на дне правого переднего кармана, да так глубоко, что мои пальцы только коснулись его верхушки. Я решил, что пиво сейчас будет в самый раз.

Хижина Вильсона Мэнли находилась на противоположном конце лагеря. Мне никогда не нравилось в солдатской забегаловке, где, по сплетням, подавали дешевое вьетнамское пиво в американских бутылках. Конечно, бутылки часто были с ободранными этикетками, и крышки для придирчивых глаз имели изъяны; да и само пиво там на вкус совсем не то, что у Мэнли.

Оставалось еще одно место, гораздо дальше солдатской забегаловки, но ближе хижины Мэнли, и по статусу нечто среднее между ними. Примерно в двадцати минутах ходьбы от того места, где я стоял, как раз за поворотом круто идущей вниз дороги к аэродрому и мотостоянке находилась изолированная деревянная постройка под названием «У Билли». Сам Билли, который, по общему мнению, был капитаном зеленых беретов и организовал бар с девочками на старом французском командном пункте, давным-давно уехал домой, а заведение его все еще работало. Там больше не было девочек, впрочем, неизвестно, были ли они там вообще, а фирменное пойло заслуживало большего доверия, чем пиво в солдатской забегаловке. Худенькие мальчики-монтаньярды [2] , что спали в почти пустых комнатах наверху, подавали напитки. Я был в этих комнатах два или три раза, но так никогда и не узнал, куда подевались мальчики, когда заведение закрыли. Они почти не говорили по-английски. Ничто «У Билли» не напоминало французский командный пункт, даже если его превратить в бордель: там было как в придорожной закусочной.

Когда-то давно здание выкрасили в коричневый цвет. Дерево прогнило и стало мягким. Кто-то однажды заколотил два окна с внешней стороны на нижнем этаже, а потом кто-то еще оторвал по одной узкой доске с каждого окна так, что свет проникал в помещение двумя плоскими белыми полосками, которые путешествовали по полу в течение дня. Около шести тридцати солнечные лучи рикошетом отскакивают от длинного, засиженного насекомыми зеркала, которое стояло за рядами бутылок. После пяти минут слепящего света солнце исчезает за сосновыми досками, и в течение десяти — пятнадцати минут комнату наполняет приглушенный розовый отсвет. Там не было электричества и не было льда. Стаканы заляпаны отпечатками пальцев. Если тебе нужно в туалет, ты отправляешься в небольшую кабинку с металлическими подставками для ног по обе стороны от дырки в полу.

Здание находилось в небольшой рощице за поворотом спускающейся вниз дороги, и когда я шел к нему в рассеянном, красноватом свете заката, с правой стороны бара постепенно вырисовался заляпанный грязью джип камуфляжной раскраски, он словно возник из невидимого, как оптическая иллюзия. Казалось, джип выплыл из деревьев, чтобы стать их частицей.

Ступив на мягкие доски крыльца, я услышал приглушенные мужские голоса. Я окинул взглядом джип, пытаясь разглядеть опознавательные знаки, но дверные панели покрывала грязь. Что-то белое неясно отсвечивало на заднем сиденье. Когда я присмотрелся внимательней, то увидел в петле веревки овал кости, в которой через мгновение узнал абсолютно голый, выбеленный человеческий череп.

Прежде чем я успел дотронуться до ручки, дверь открылась. Мальчик по имени Майк оказался передо мной, в широких шортах цвета хаки и грязно-белой рубашке, которая была ему слишком велика. Он узнал меня.

— О, — произнес он. — Да. Тим. Хорошо. Входи.

На самом деле мальчика звали не Майк, но его настоящее имя звучало очень похоже. Он держался со странной настороженностью, всегда готовый обороняться. Он стрельнул в меня скупой, натянутой улыбкой.

— Дальний столик с правой стороны.

— Все в порядке? — спросил я, потому что все его поведение говорило об обратном.

— Д-да. — Майк отступил на шаг назад, чтобы впустить меня.

Я почувствовал запах кордита еще до того, как увидел других людей. Бар выглядел пустым, а полоски света, пробивающиеся сквозь отверстия над окнами, уже добрались до длинного зеркала, образуя яркое, ослепительное сияние, белый огонь. Я сделал пару шагов внутрь, а Майк обошел вокруг меня и вернулся на свое место.

— Вот дьявол! — выкрикнул кто-то слева от меня. — И мы должны мириться с этим?

Я повернул голову, чтобы посмотреть в темноту по другую сторону бара; там я увидел троих, сидящих за круглым столом у стены. Керосиновые лампы еще не зажгли, а свет, отражающийся от зеркала, делал дальние углы комнаты еще менее различимыми.

— Все о'кей, все о'кей, — сказал Майк. — Старый клиент. Старый друг.

— Готов поспорить, что так и есть, — сказал голос. — Только не впускай сюда женщин.

— Никаких женщин, — сказал Майк. — Без проблем.

Я прошел мимо столов в правый угол.

— Хочешь виски, Тим? — спросил Майк.

— Тим? — повторил мужчина. — Тим?

— Пиво, — сказал я и сел.

На столе перед тремя мужчинами стояла почти пустая бутылка виски «Джонни Уокер», три стакана и около дюжины банок из-под пива. Солдат, сидящий спиной к стене, сдвинул несколько пивных банок в сторону так, чтобы я мог видеть рядом с бутылкой пистолет 45-го калибра. Он наклонился вперед, с трудом удерживая равновесие. Рукава на рубашке оторваны, а кожа такая темная от грязи, будто он не мылся годами. Волосы солдата, когда-то светлые, были обрезаны ножом.

— Я просто хочу убедиться, — проговорил он. — Ты ведь не женщина, так? Можешь поклясться?

— Все, что ни пожелаете, — ответил я.

— Ни одна женщина не должна здесь появляться. — Он положил руку на пистолет. — Ни медсестра. Ни чья-нибудь жена. Вообще никакая. Ясно?

— Ясно, — сказал я.

Майк бежал ко мне с пивом.

— Тим. Смешное имя. Вот Том — нормальное имя. А Тим — это кто-то маленький. Типа него. — Солдат указал на Майка левой рукой, не то чтобы пальцем, а всей рукой, правая рука все это время спокойно лежала на пистолете. — Этому маленькому говнюку надо носить платье. Черт возьми, да он и так носит платье.

— Разве ты не любишь женщин? — спросил я.

Майк поставил на стол передо мной банку пива «Будвайзер» и дважды отрицательно помотал головой. Он хотел, чтобы я зашел внутрь, потому что боялся, что этот пьяница его пристрелит, а теперь все стало еще хуже.

Я посмотрел на двоих солдат рядом с напившимся офицером. Оба были грязные и измотанные — что бы ни случилось с пьяным, это же произошло и с ними. Разница лишь в том, что они еще не успели напиться.

— Это сложный вопрос, — ответил пьяный. — Вопрос ответственности. Ты можешь отвечать за себя. Ты отвечаешь за своих детей и свой род. Ты отвечаешь за тех, кого защищаешь. Но как можно отвечать за женщину? Если можно, то до какой степени?

Майк потихоньку ушел за стойку бара и сел на табуретку. Рук его не было видно. Я знал, что у него там дробовик.

— Ты даже не представляешь, о чем я толкую, ведь так, Тим? Чертова тыловая крыса.

— Ты боишься, что пристрелишь любую женщину, что войдет сюда, поэтому и сказал бармену не впускать их.

— Какого черта этот сопливый сержантик лезет мне в душу? — поинтересовался пьяный у плотного мужчины справа от него. — Скажите, чтобы убирался отсюда, а то он у меня сейчас огребет...

— Оставь его в покое, — сказал другой мужчина.

Полоски высохшей грязи прилипли к его худому, осунувшемуся лицу.

Пьяный офицер задел меня, наклоняясь к другим. Он заговорил на ясном, доходчивом вьетнамском. Это был старомодный, почти литературный вьетнамский язык, должно быть, он думал и мечтал на нем, если владел им так хорошо. Он решил, что ни я, ни мальчик не поймем его.

— Это серьезно, — сказал пьяный, — и я говорю совершенно серьезно. Если хотите узнать, насколько серьезно, просто сидите на своих стульях и слушайте. Вы разве не знаете, на что я теперь способен? Разве вы сами ничего не узнали? Вы знаете то, что знаю я. Я знаю то, что знаете вы. Между нами лежит огромная тяжесть. Из всех людей на свете в этот момент я не презираю лишь тех, кто уже мертв или должен умереть. В этот момент убийство ничего не значит для меня.