По окончании рабочего дня мистер Клабб и мистер Кафф ободряли меня в счастливом предвкушении грядущих уроков, пока мы ехали в лимузине назад через иллюзорный солнечный свет в настоящую темноту.

10

Смысл Трагедии

Все, от замыслов смеющихся богов до самых нижних клеток желудочно-кишечного тракта человека, постоянно меняется, каждая частица, будь она большая или маленькая, постоянно находится в движении, но эта простая банальность, такая прозрачная на поверхности, вызывает немедленную головную боль и помрачение сознания, если применить ее к ней же самой, и не отличается от предложения: «Каждое слово, выходящее из моего рта, — наглая ложь». Боги всегда смеются, когда мы хватаемся за головы и ищем мягкое место для падения, и все, что я понял из мимолетных впечатлений от знакомства со смыслом трагедии, упомянутой выше, во время и после переживания зубной нити, было настолько парадоксальным, что выразить это можно только неясно и туманно.

Смысл трагедии в том, что:

Все в порядке, все по порядку.

Смысл трагедии в том, что:

Больно бывает только в первые секунды.

Смысл трагедии в том, что:

Изменения — главный закон жизни.

11

Итак, однажды их задание было выполнено, их жизни и моя жизнь должны были продолжаться теперь в разных местах вселенной, и все, мне перед приготовлением моего собственного отъезда оставалось только стоять, укутанному от несуществующего ветра, на нижней ступеньке и махать им вслед своей оставшейся рукой, проливая реки слез из моего единственного оставшегося глаза. В своих черных костюмах и котелках мистер Клабб и мистер Кафф весело уходили легкой походкой по направлению к мерцающей улице и моему банку, где были сделаны все необходимые приготовления для передачи в их руки всех денег, кроме небольшой части моего состояния, моим банкиром — фактически то была его последняя работа в этом качестве.

У дальнего угла мистер Кафф и мистер Клабб, которые к тому времени превратились в маленькие, размытые слезами фигурки, обернулись, с виду для того, чтобы помахать мне в ответ, но на самом деле, я знал это, они хотели посмотреть, как я взберусь вверх по ступенькам и вернусь в дом, и салютом я поприветствовал наше последнее мучительное соглашение.

В моем доме произошли метаморфозы гораздо более заметные, чем в офисе, но с практикой приходит умение справляться с этим относительно легко, даже для человека хромающего, чей путь прерывается частыми остановками, чтобы отдышаться и справиться со стреляющими болями. Я обходил горы камней, опасные кучи плитки, еще более опасные открытые дыры в полу и места, затопленные водой, и с трудом поднимался по расшатанной лестнице, проходил с большой осторожностью по доскам, заменяющим отсутствующий пролет, и направлялся в бывшую кухню, где раскуроченные трубы и оголенные провода, торчащие из стен, отмечали места приспособлений, которые ранее были неэффективно использованы домашней прислугой, постепенно исчезнувшей. (Голосом, дрожащим от избытка чувств, мистер Монкрифф, Рэгги Монкрифф, Рэгги, последний из ушедших, поведал мне, что этот последний месяц у меня в услужении был «прекрасен, как дни, проведенные мной с герцогом, сэр, все было благородно и возвышенно, как и со старым джентльменом».) Оставшийся буфет подарил мне бутылку дженевера, бокал без ножки и зажигалку, и с наполненным стаканом и зажженной сигарой нетвердой походкой я шел по опустошенным коридорам к своей постели, чтобы там собраться с силами и с новым усердием встретить новый день.

Заблаговременно я поднялся, чтобы закончить последние дела, оставшиеся мне в жизни. Оказывается, можно и одной рукой зашнуровать ботинки и завязать галстук ничуть не хуже, чем двумя, и пуговицы на рубашке со временем становятся пустяком. В дорожную сумку я сложил несколько самых скромных, жизненно важных вещей поверх бутылки и коробки сигар, а в стопку рубашек уложил черный люцитовый кубик, изготовленный по моей просьбе моими инструкторами и содержащий вперемешку с пеплом несколько обожженных костей, найденных в Грин-Чимниз.

Дорожная сумка сопровождала меня сначала в офис к моему адвокату, где я подписал бумаги по оформлению полуразрушенного дома на имя некого джентльмена из Европы, который приобрел его, не глядя, из-за очень низкой стоимости. Затем я навестил своего меланхоличного банкира и снял со счетов остатки своих скудных средств. А потом, с чувством свободы от тяготившего меня бремени и с радостью в сердце, занял свое место в очереди, ожидающей транспорта. На автобусе я собирался добраться до огромного вокзала, где я непременно воспользуюсь билетом, покоящимся в моем нагрудном кармане.

Задолго до приезда автобуса мимо меня проехал шикарный лимузин, и, заглянув от нечего делать внутрь, я рассмотрел мистера Монфорта де М., что-то показывающего жестом в процессе разговора с двумя толстыми мужчинами в котелках по обеим сторонам от него. Без сомнения, он скоро постигнет все их высокое искусство.

12

Те средства, которые в большом городе были бы оценены как более чем скромные, в деревне могли сойти за огромное состояние. Я вернулся в Новый Завет тихо, скромно, со смирением новообращенного, в душе радуясь, что ничего не изменилось здесь со времен моей юности. Когда я купил приличный, но невычурный дом на улице Святого Писания, я объявил только, что знал деревню в детстве, долго и далеко путешествовал и теперь, отойдя от дел, желаю погрузиться в жизнь общества, предложив свои услуги в той степени, в какой они могут быть оказаны престарелым инвалидом. Насколько хорошо престарелый инвалид знал деревню, куда и как далеко он путешествовал, а также характер предлагаемых услуг остались неизвестными. Если бы я не посещал ежедневные служения в Храме, остаток моих дней мог бы пройти в абсолютной анонимности и частых прочтениях маленькой книжечки, которую я приобрел на вокзале. Несмотря на то что мое имя так глубоко привязано к Новому Завету, что прочесть его можно на дюжине могильных плит на церковном кладбище, я улетел отсюда так рано и так давно, что все забыли, как я выглядел. Новый Завет любопытен — чрезвычайно любопытен, — но он не станет совать нос в чужие дела. Один-единственный факт привел к метафорическому убою жирного быка. В тот день, когда через пять или шесть месяцев регулярное посещение вновь прибывших служб в Храме было вознаграждено приглашением прочитать из Евангелия от Матфея, 5:43 — 48, среди многочисленных отпрысков и отпрысков этих отпрысков на церковной скамье для фермеров в первый раз после неудачного падения с сеновала сидел Дэлберт Мадж.

Мой бывший одноклассник превратился в седовласую, коренастую копию своего собственного деда, и хотя травма после падения доставляла ему массу неприятных ощущений, мозг его был в превосходном состоянии. Дэлберт знал мое имя так же хорошо, как и свое собственное, и хотя не мог сопоставить его с умудренным опытом стариком, призывающим с аналоя любить врагов своих, лицо и голос старика достигли таких глубин его памяти, что сначала он узнал во мне моего отца, и произошло это раньше, чем я успел договорить до конца первую фразу. Великий план вселенной снова сыграл свою таинственную роль: я ничего не знал о том, что мои попытки спасти Чарли-Чарли Рэкета из исключительно эгоистических побуждений, мой визит в комиссию по досрочному освобождению преступников и последующая работа Чарли-Чарли на меня были замечены всем миром фермеров.

Я, дитя улицы Святого Писания, стал героем для поколений фермеров! После крепких объятий по завершении роковой службы Дэлберт Мадж попросил моей помощи в финансовой неразберихе, которая угрожала единству их семейства. Конечно же, я согласился — при условии, что мои услуги будут бесплатными. Путаница в делах семейства Мадж оказалась элементарной, и скоро я начал оказывать подобные услуги другим фермерским кланам. Выслушав в процессе составления поломанных костей фермеров полдюжины описаний моих чудес, врач Нового Завета под покровом ночи посетил мое жилище на улице Святого Писания. Его несложная проблема была решена. К концу года, а к тому времени уже все жители Нового Завета знали о моей «трагедии» и последовавшем за ней «обновлении», я занимался деньгами Храма, фермеров и горожан. Через три года наш священник «проснулся мертвым», как говорят Маджи и Рэкеты, на девяносто первом году жизни. По всеобщему настоянию я принял приглашение на его место.